Форум » Русско-японская война » Войсковые перевозки морем на Дальний Восток » Ответить
Войсковые перевозки морем на Дальний Восток
Dmitry_N: Товарищ собирает информацию о перевозках сухопутных войск морем из Европейской части на Дальний Восток. Период 1890-1900 годы перед Китайским походом (во Владивосток, Порт-Артур). Интерес представляют воспоминания, дневники, статьи по этому поводу. Может ли Уважаемое Собрание что-либо порекомендовать?
конокрад: Ещё один вопрос: Пленные порт-артуровцы, отправляемые домой через Шанхай, имели при себе личные документы?
Dmitry_N: Дедушка бы сказал, что речь идет об Артуре. Он не сказал... Остальное вторично. РЯВ - это полевые движения войск и Артур, Про Артур Вы не слыхали от деда - Артур исключен. Был бы там - не мог бы не сказать/ Документы пленные имели. Есть, например, фотокопии госпитальной справки Али-Ага Шихлтинского, то есть ехали они не на слово, а с буиагами. В том числе - и с российскими
конокрад: Dmitry_N пишет: Документы пленные имели. Есть, например, фотокопии госпитальной справки Али-Ага Шихлтинского, то есть ехали они не на слово, а с буиагами. В том числе - и с российскими А дед прибыл в Одессу без документов и, по его словам, его личность удостоверил начальник школы, в которой он учился. Тоже загадка. Хотя она косвенно подтверждает факт бегства из плена или тот факт, что он с группой товарищей отстал от основной группы, в которой находился сопровождающий с документами на каждого или на всю группу. То, что есть свидетельства о движении бывших военнопленных через Шанхай, вселяет надежду на то, что это не единственный случай и не только с порт-артуровцами.
конокрад: К сожалению мне не удалось выяснить на форуме "Лагеря военнопленных" с какого времени и какими путями возвращались военнопленные в Россию. Если предположить, что их возвращение началось сразу после подписания Портсмутского мира, т.е. с начала сентября 1905 года, и бывших пленных, как и артуровцев, отправляли через Шанхай, то дедушкина история предстаёт уже в совершенно ином, более правдоподобном, свете: 1. Он и его однополчане находились в Шанхае не в плену, а возвращаясь из плена. 2. Вотличие от возвращавшихся артуровцев, "удобно размещённых во французских бараках на время ожидания зафрахтованных судов", на гораздо большее количество возвращающихся после заключения мира пленных в этих бараках уже не хватало мест, поэтому их и разместили (расквартировали) среди местного населения. Вот поэтому бывшие пленные и разгуливали свободно по Шанхаю! 3. А теперь представьте, что зафрахтованные пароходы нужно было ждать неделями или месяцами, а в это время в порту стоял немецкий пароход, готовый к отплытию в Европу с заходом в Одессу! Как бы Вы поступили? Правильно, попытались бы договориться с капитаном! Кто служил, тот знает, как невыносимо долго тянутся последние недели и дни перед ДЕМБЕЛЕМ, можно понять, что и служивым не шибко глянулось долговременное ожидание в Шанхае! Пароход уходил через два часа, и времени на сборы не было, вот и бежали без документов, которые были, наверняка, не при себе, а у старшего по команде. 4. По словам деда пароход находился в пути около двух месяцев, значит в ноябре-декабре 1905г. они были уже в Одессе. А 29.августа 1906г. дедушка женился. Всё сходится! Ещё бы пару вещественных (документальных) доказательств, касающихся сроков и порядка возвращения бывших военнопленных в Россию!
ssergey x 100: конокрад пишет: 3. А теперь представьте, что зафрахтованные пароходы нужно было ждать неделями или месяцами, а в это время в порту стоял немецкий пароход, готовый к отплытию в Европу с заходом в Одессу! Как бы Вы поступили? Правильно, попытались бы договориться с капитаном! Кто служил, тот знает, как невыносимо долго тянутся последние недели и дни перед ДЕМБЕЛЕМ, можно понять, что и служивым не шибко глянулось долговременное ожидание в Шанхае! Пароход уходил через два часа, и времени на сборы не было, вот и бежали без документов, которые были, наверняка, не при себе, а у старшего по команде. И звенел бы он потом кандалами по Сибири...
конокрад: Это схема, но раз не загремел, значит действовал в пределах закона! Никто, ведь не знает каков был порядок возвращения!
ркр065: конокрад пишет: Если предположить, что их возвращение началось сразу после подписания Портсмутского мира, т.е. с начала сентября 1905 года, Возвращение началось только после ратификации договора. Вот один из примеров того, как происходило возвращение Пятого октября. — Сегодня в газетах официально объявлено о состоявшейся ратификации мирного договора. Нам сообщено, что отныне караул при храме остается лишь для охраны «бывших» военнопленных от возможных покушений со стороны невежественных масс, недовольных условиями мира, что мы совершенно свободны, но в случае какой-нибудь дальней поездки (за город) просят предупреждать, чтобы администрация, ответственная за нашу безопасность, могла принять необходимые меры. Наш (японский) поручик явился ко мне с ликующим видом и вручил кусочек картона (вроде визитной карточки большого формата), на котором было по японски написано, что такому-то (мое имя и звание) предоставляется посещать все места, какие ему заблагорассудится; дальше следовали — подпись и печать. Словом — нечто вроде удостоверения личности. Поблагодарил и в тот же день хотел воспользоваться своим правом, но тотчас убедился, что высшее начальство (намеренно или ненамеренно — не знаю) в чем-то недораспорядилось. Оказалось, что карточку, с таким торжеством поднесенную мне поручиком, нужно при уходе предъявлять жандармскому унтер-офицеру и ему же сообщать, в котором часу вы вернетесь. Если час этот был после захода солнца, то следовало получить разрешение, якобы от начальника гарнизона, на деле же, конечно, не от него, а по передоверию от майора, поручика и в результате — от того же жандармского унтер-офицера, который пускался в расспросы: почему вы желаете вернуться в таком-то часу, где вы намерены проводить время и т. д. Разумеется, от предположенной прогулки я отказался, вызвал поручика и возвратил ему карточку, пояснив, что по нашим обычаям штаб-офицеру непристойно испрашивать у нижнего чина разрешения возвратиться в желаемый срок с риском получить отказ в зависимости от его усмотрения. Подобные случаи действительно имели место в тот же день: «Вы почему хотите вернуться в 10 часов?» — спрашивает жандарм. «Собираюсь пообедать в отеле, сыграть на бильярде...» — отвечает необидчивый россиянин. «Успеете и до 9 часов! Я так и запишу!» «6 октября. — Какими способами вытравлено из этих людей — не скажу, чувство собственного достоинства, это слишком высоко, а просто — самолюбие! Кажется, все забыли и готовы брататься с японцами... Гадость!.. В самом деле, возьмем живой, наглядный пример (это — в объяснение «гадости»). Не говоря уже про первое время после франко-прусской войны, но даже теперь, 35 лет спустя, француз (особенно военный) только по нужде заглянет в Германию. Ему неловко. Он боится, что любой встречный может взглянуть на него и подумать: «Вот побежденный...» И как он может реагировать на это?.. А наши?.. Нет! видимо, я родился либо слишком рано, либо слишком поздно... С милостивого соизволения японского жандарма наши бегают по городу и по возвращении домой с восторгом рассказывают, как мальчишки (такие бойкие) показывали им языки и кричали: «Сей-ио-дзин!» (западный человек), как в японском ресторане (конечно, за деньги) их принимали и учили есть палочками, как они (превозмогая отвращение) ели сырую рыбу, чтобы не шокировать сотрапезников, находивших её восхитительной... Они как будто забыли (а может быть, и никогда не сознавали?), что поражение — это обида, которую можно смыть только победой! Забыли святую месть, которую должны были бы носить в сердце, в жажде которой надо воспитать грядущее поколение! Забыли позорный разгром Родины, а может быть... и ее — Родину?.. — Россия!.. — неужели это слово утратило для них свой смысл?.. «С нами Бог!» Да вправе ли мы еще носить этот гордый девиз? Не скажет ли всякий европеец, увидев русского офицера, ласкающегося к японцу: «Бог с вами!» Рухнула веками сложившаяся слава о непобедимости России... И как воскресить ее?.. Ведь катаклизм нужен! — не война, а уничтожение царств и народов, — чтобы восстановить утраченное обаяние!..» «7 октября. — Сегодня был Окамэ и в торжественной речи сообщил о ратификации мирного договора. Подозреваю, что хотя свои речи он читает по бумажке, но сочиняет их сам. На заказ было бы лучше. Дождь как из ведра. Уже три дня, как наступил праздник «принесения в храм первых спелых колосьев», но рис стоит зеленый, о жатве и думать нечего. — Все-таки утешение. (Не стыжусь злорадства.)» «8 октября. — Не могу оторваться от старой темы. Вчера Z ездил в Осака и вернулся ночью, не имея на то разрешения (уехал случайно, с компанией). Сегодня утром, когда над ним подтрунивали, пугая возмездием, очень храбрился, говорил, что мир заключен, что он свободный человек и в случае чего сумеет постоять за себя, а в одиннадцать часов утра, узнав, что, несмотря на дружбу с жандармами, его позднее возвращение занесено в книгу, прямо... пресмыкался перед японским поручиком! Гулял с ним под ручку, звал куда-то обедать... Тот поначалу ломался, но потом дал себя уговорить и обещал не доносить». «9 октября. — Ночью в моей комнате было 8 градусов R. Это, положительно, не много». «10 октября. — Французский посланник телеграфирует, что вчера генерал Данилов, председатель комиссии для приема военнопленных, вышел из Владивостока в Нагасаки (на «Богатыре»)». «12 октября. — Последние дни в плену — самые томительные. Холод. К черту всякие записи!» «14 октября. — Сегодня приходил к адмиралу майор с высокодипломатическим поручением: сообщил, что начальник дивизии и прочие начальствующие лица предполагают устроить нам («бывшим» военнопленным) прощальный обед. Адмирал, конечно, благодарил, но по существу ответил, что подобное приглашение делается, несомненно, с ведома и одобрения высшего японского начальства, между тем как мы лишены возможности своевременно получить санкцию нашего правительства на его принятие, а потому лучше было бы этого вопроса не возбуждать вовсе. Отказ, но в такой форме, что майору оставалось только благодарить. Опять ставлю аналогию: после франко-прусской войны мог бы затеять нечто подобное какой-нибудь немецкий генерал, стерегший французских военнопленных? — Нет! — Ведь немцы не могли не относиться с уважением к своим врагам! Они побоялись бы подобным предложением поставить в неловкое положение и себя, и французов... Почему же рискнули японцы? По наивности? Ну, это вряд ли... Просто потому, что они нас не уважают... И не без оснований! Сами даем тому достаточно поводов! Уж я не говорю про Z или X, которые готовы восхищаться простым поленом, единственно потому, что оно — «настоящее японское»... Это — психопаты!.. Но вот сегодня (недавно) прохожу мимо канцелярии и вижу такую сценку: три японских солдата (один из них унтер-офицер, говорящий по-русски) и русский штаб-офицер сидят за столом, курят и дружно беседуют о достопримечательностях Киото, которые стоит посмотреть... Пожалуй, что японцы вправе нас третировать...» «15 октября. — Сегодня утром +7 градусов R!» «16 октября. — Адмирал получил от французского посланника телеграмму, что флагманам с их штабами и капитанам кораблей разрешено возвращаться «по способности». «17 октября. — Адмирал решительно не хочет возвращаться кружным путем на иностранном пароходе. На Стесселя не похож. Телеграфировал Данилову свою просьбу: разрешить ему отправиться во Владивосток на «Воронеже», который выйдет из Японии одним из первых. Я его вполне понимаю. (Характерная черта: генерал Данилов не только не навестил адмирала проездом через Киото, не только не прислал кого-нибудь из многочисленных членов своей комиссии лично переговорить с ним, но даже не удостоил его ни одним словом ни почтой, ни телеграфом.) 'Не хочется верить газетам: так скверно пишут о положении дел в России». «18 октября. — Убедил NN, как старшего (не считая адмирала) из обитателей храма, вступиться перед японским начальством за нашу молодежь, над которой японские жандармы «на отдачу» прямо-таки глумятся». 19 и 20 октября — те страницы, которые я решил пропускать. «21 октября. — Видимо, японцы, несмотря на вежливое, но категорическое предупреждение со стороны адмирала, все же решили попробовать устроить обед. И не без оснований. Правда, большинство (не только у нас, но и в других местах заключения) ответило благодарностью и учтивым отказом, мотивированным соображениями, уже ранее высказанными адмиралом; но нашлись и такие, которые его приняли... И знаете почему? Чтобы засвидетельствовать свое свободомыслие, показать, что они «не идут в поводу» у адмирала! На этих можно было хоть сердиться, но зато по адресу наших психопатов-японофилов оставалось только развести руками: они чуть не плакали при мысли, что может расстроиться «настоящий» японский обед с гейшами!.. От души злорадствовал (и до сих пор не раскаиваюсь в этом чувстве), когда получено было уведомление, что за малым числом лиц, принявших приглашение, обед, к величайшему прискорбию начальника гарнизона, состояться не может». «22 октября. — Тоска. Ничего и ниоткуда. Уныло шумит осенний ветер; блеклые листья кружатся в воздухе и бьются о бумажные стены; нелепо мотаются полуобнаженные деревья; пруд — мусорный, грязный... не пруд, а лужа... рыбы попрятались в глубину... А на душе так скверно... Кабы тоже спрятаться куда-нибудь... да поглубже! с головой спрятаться!..» «23 октября. — В 8 ч. утра +6 градусов R. Руки мерзнут. Вернулся из Токио мичман, князь Г., которого снаряжали туда на разведку. Рассказывает такие анекдоты, что не решаешься верить. Почему-то (пути Божий неисповедимы) председателем комиссии для приема военнопленных назначили бравого генерала Данилова, прямо с позиции, откуда он грозил врагу. Генерал осведомился: что ему делать в Японии? Ответили: французский посланник вас научит, а вы первым делом выберите себе шесть штаб-офицеров в качестве членов комиссии, адъютанта, письмоводителя и штат писарей. Сказано — сделано. Сели на «Богатырь» и поехали. На всякий случай начальство зачислило в комиссию и командира «Богатыря», но он оказался бойкотированным, так как был склонен «миндальничать» и прямо надоел разговорами о том, что и как «принято» в международных сношениях. По прибытии в Нагасаки его там и оставили (под благовидным предлогом), а сами проследовали в Токио. В Токио — новое затруднение: и сам генерал, и его адъютант, и члены комиссии знали на иностранных языках только «комнатные и закусочные слова», и когда японцы пытались вступить с ними в сношения на французском или английском диалекте, то они категорически утверждали, что «по-японски» не понимают... Даже для переписки с французским посланником пришлось нанять... японца-переводчика!.. За завтраком во французской миссии, на который попал наш мичман, он оказался в роли драгомана и даже не мог не слышать, как генерал подбадривал своего адъютанта, приказывая ему не упускать случая и «через своего» выспросить все, что нужно... Armand писал адмиралу, что ожидает прибытия комиссии, председатель которой будет снабжен необходимыми инструкциями и полномочиями, а этот председатель спрашивает его же, «где и сколько пленных? как их будут эвакуировать? сообщите мне инструкции...» В результате японцы взяли инициативу на себя, а бравому генералу приходилось стараться только об одном: как бы суметь выполнить их предписания... При «безъязычии» и это не всегда удавалось... О, милая Родина! узнаю тебя из моего печального далека. Неужто нельзя было найти одного генерала и десяток штаб-офицеров, говорящих на иностранных языках? Ведь сколько их было в действующей армии! Кому нужен был этот водевиль? Какая путаница, какая растерянность, какое отсутствие не только организации, но даже способности к организации! А ведь какой-то большой военный (не помню кто) сказал: «Организация есть мать победы». От злости ложусь спать в 7-м часу вечера. Черта с два! Немного проспишь при 4 градусов R! Проснулся от холода и пошел пить чай к адмиралу...» «24 октября. — В 8 ч. утра +2 градуса R! Руки — как крюки (по пословице). Едва царапаю эти строки. Прошелся по храму. Картины вроде: «Французы после отступления из Москвы» или «Русские на Шипке». Скорчившись, завернувшись в одеяла, прикрывшись, чем можно, жмутся к хибачам (жаровни с горящими угольями). Сегодня был Вирен. Почему-то — моя симпатия, хотя в Артуре он энергично настаивал, что, перебравшись со своими пушками на берег, мы принесем наибольшую пользу делу. Вспоминая бой при Шантунге (28 июля 1904 г.), я теперь, пожалуй, готов с ним согласиться... Разве настоящие моряки могли бы так проморгать выигранное сражение из-за того, что убит начальник эскадры, что флагманский броненосец вышел из строя?.. А если нет моряков, то разве можно надеяться на успешные действия в море?.. Адмирал, уже получивший «довольно хладное» разрешение Данилова идти во Владивосток на «Воронеже», — пригласил с собой Вирена. Тот, конечно, обрадовался, так как тоже вовсе не склонен быть в течение двух месяцев мишенью для кодаков и перьев досужих корреспондентов. Полночь. — Холод собачий. В целях отопления сжег на сковороде целую бутылку спирта. Безуспешно». «25 октября. — Проснулся в 7-м часу утра. Температура + 1,2 градуса R». «26 октября. — Завел себе гигантский «хибач» (жаровню). Греет. Но насморк неистовый, и голова тяжелая. Какой-нибудь уголь, а все дает угар». «27 октября. — Сегодня перепились вестовые и устроили скандал, завершившийся дракой. Действовать на них можно только словом убеждения, которое немногого стоит в их глазах, а японцы... они словно подчеркивают, что спиртные напитки «одинаково дозволены к употреблению всем живущим в храме, и если гг. офицеры...» 28 октября — пропускаю. «29 октября. — Получено официальное уведомление, что в понедельник 31 октября (13 ноября) нас освобождают. Приезжал капитан «Воронежа» (старый знакомый), доложил адмиралу, что ждет его прибытия». «30 октября. — Последний день в плену. Суета, сборы. Много народа приходило к адмиралу пожелать доброго пути. Были депутации от кают-компаний разных кораблей... «За совесть» или «за страх»? Дай Бог, чтобы первое. Дорогая Родина! Тебе — привет!.. Как много пережито, передумано... Надо ли повторять?.. Ну, не смогли, даже не сумели... Что ж?.. Разве не хотели?., разве побоялись?., не пошли?.. А если только не сумели, то разве не заплатили за то своей кровью?.. Прими нас, чудом спасенных от верной гибели, и верь, что Тебе принадлежит каждое биение этого случайно не остановившегося сердца!.. Ведь это не я! не моя воля! — сама судьба сберегла меня, не дала мне погибнуть, как я мечтал... Не зря же?.. Для чего? Для службы Тебе! Нет у меня никакой другой мысли, никакого другого желания... Клятву, страшную клятву даю: Тебе — весь остаток моей жизни, все силы, всю кровь... Тебе — все!.. Во французской книжонке (для железнодорожного чтения) случайно наткнулся на фразу: «Mon Dieu! si je ne suis bon a rien, que je meurs!» — Вот справедливое желание, которого нельзя бы не уважить, если высшая справедливость вообще существует!.. А вот я — уцелел!.. В то время, как в башнях, в боевой рубке люди валились, как мухи, я, бродивший по палубе и мостикам, оставался невредимым... Три раза уничтожались те пожарные партии, которые работали под моим руководством, а меня — только ранило... Попался в плен — могли судить, казнить, как беглого с «Дианы» — сошло с рук... Неужели зря?.. Все — случай?..» «31 октября. — Пришлось встать на заре. «Заря освобождения». И какая холодная! Все собрано и уложено. Поезд пойдет в 9 ч. 38 мин. утра. Окамэ приходил прощаться и пожелать всякого благополучия. Затем еще раз прощался на станции, где собрались все начальствующие лица, до старшего бонзы и православного священника включительно. Поезд тронулся. По знаку генерала все японцы замахали фуражками и закричали: «ура!» Слава Богу! — кончилось! В Осака «исполнили приятный долг пожелать счастливого пути» начальник дивизии, генерал Ибараки, со штабом. — Мимо! Мимо! — В Кобэ, на станции, усмотрели генерала Данилова с его адъютантом (в чине капитана — фамилии не помню) и командира «Воронежа», явно руководившего действиями наших воителей, которые в японской толпе чувствовали себя как в лесу. Не могу не отметить, что, как выяснилось, только вмешательство командира избавило нас от весьма неприятной процедуры. Генерал, всецело отдавшийся инициативе японцев, у которых «все так удивительно расписано», собирался «принимать» адмирала с его штабом так же, как нижних чинов, т. е. на пристани «счетом», при посадке на шлюпку, на глазах любопытной толпы. Командир «Воронежа» не без труда убедил его, что парад такого рода и неуместен, и даже не нужен, так как японцы вовсе на нем не настаивают... * * * «Слава Богу! Наконец-то снова на русской территории, под русским флагом! Хоть на коммерческом пароходе этого и не полагается («Добровольцы» носят коммерческий флаг), но все, вступая с трапа на палубу, снимали шляпы, как на военном корабле...» «1 ноября. — Вчера вечером принял ванну. Спал, не боясь холода. Едва разбудили в 9 ч. утра. За день переезда (хотя ходьбы почти не было) большой палец на левой ноге сильно разболелся. Только что приехал на пароход, поспешил скинуть сапоги и надеть туфли. Сегодня по особому заказу привезли с берега ботинки на шнурках, так называемого американского образца, такого размера и с такими носами, что палец в согревающем компрессе помещается словно в особой каюте. Не жмет, и тепло. Вечером. — Не могу не повторить старого замечания: в Киото, среди грязи и мелких притеснений, в холоде и голоде — было легче, чем здесь... Множество маленьких неприятностей там заслоняли главное... Теперь, когда схлынула радость первого момента освобождения и кругом так хорошо, так уютно, — опять зашевелились гнетущие мысли... Тяжело... Хотя все пассажирские каюты битком набиты, пришлось принять еще одного пассажира — генерал-майора С. Приехал — и прямо к адмиралу: «Ради Бога, возьмите с собой, а то при даниловской комиссии не знаю, когда дождусь очереди!» — Адмирал ответил, что он здесь не хозяин, но так как командир уступил ему свою каюту, в которой, кроме койки, есть еще и диван, то он просит располагать им. До такого самопожертвования его, однако же, не допустили. Капитану пришла блестящая идея: он предложил мне переселиться в ординарную каюту, при обычных рейсах занимаемую горничной, а на мое место в двойной каюте водворить генерала. Я с радостью согласился. Правда, вместо шикарной кровати в моем новом обиталище была узенькая и очень короткая койка (должно быть, в «Д. Ф.» горничных выбирают исключительно малорослых), а в самой каюте с трудом можно было повернуться, но зато я был один. Огромное преимущество. Рана на левой ноге вскрылась и гноится. Пароходный доктор осмотрел и решил, что там есть что-нибудь лишнее — либо мелкий осколок снаряда, либо кусочек кости, которых недосмотрели. Резать теперь, в путевой обстановке, не советовал. Рекомендовал не утруждать, по два раза в день менять перевязку, «авось довезете до Петербурга, а там это — плевое дело». — Я, разумеется, согласился — уж очень было бы обидно с русского парохода снова отправиться в японский госпиталь». «2 ноября. — Сегодня садились последние эшелоны команды и прибыли последние пассажиры — контр-адмирал Вирен со своим флаг-офицером. В 3 ч. 30 мин. дня приехавший из Киото православный священник Симеон Мия (японец) служил напутственный молебен. Приезжали проститься Martini (французский морской агент), французский консул в Кобэ и (даже!) генерал Д. со своим адъютантом. Адмирал выглядит бодро, хотя от неудобств и неприятностей (за последнее время в Киото) сильно осунулся. Кожа да кости. Доктор говорит, что это — пустяки. Нервы железные. Ими так держится, что всех нас переживёт. Только бы они не сдали. Я с ним согласен. Если в Петербурге пустят к делу — оживёт и нарастит мяса. Сдадут в архив — не выдержит».
ркр065: Это - из книги В. Семенова "Расплата". Вот продолжение Глава X На «Воронеже». — Первые признаки брожения в эшелоне. — Вместо Владивостока — в Нагасаки. — Пропаганда среди военнопленных. — Беспорядки на пароходе. - Быстрое успокоение. - На «Якуте». -В виду родных берегов Третьего ноября. — В поход собирались еще вчера вечером, но задержались из-за перепутавшихся якорных канатов. Ждал, ждал — не дождался, когда распутают, и пошел спать. Плохая примета. В 2 ч. 15 мин. по полуночи проснулся от шума винтов, выглянул в иллюминатор: разворачиваемся. В 2 ч. 20 мин. дали ход вперед, легли на курс. Дай Бог, в добрый час! Погода — тихо; яркая луна; слабая облачность. Вечером. — Идем хорошо. Днем дул довольно свежий N0. Было холодновато. Теперь стихло и потеплело. Едим и спим, как давно уже не приходилось. Во время ужина среди эшелона — шум по поводу недоброкачественной пищи. Кто-то, взобравшись на крышку фор-люка, держал зажигательную речь. Тема: «господа» только и делают, что обворовывают мужика, пот и кровь которого ценятся дешевле... (опускаю выражения, неудобные в печати). С истинным удовлетворением считаю долгом отметить, что капитан «Воронежа» оказался на высоте положения. Прямо пошел в толпу, просил не кричать всех разом, а сказать толком, в чем дело. Говорят: — Каша затхлая! — Но ведь принимали ее ваши же, выборные артельщики? Чего ж они не смотрели? — Пока не сварена, сырую-то не унюхаешь! — Ну, если уж артельщики не могли унюхать, так я-то как же бы догадался? Вареную пробовал и вижу, что затхлая, не годится. Сварим новый ужин. А зачем же скандал устраивать? На мне еще меньше ответа, чем на артельщиках. — Дальше следовали пояснения, глубоко убедительные для нижних чинов, но малопонятные для читателей, незнакомых с морским жаргоном. «Так! Правильно! Вот так загнул!» — слышались кругом одобрительные восклицания. На первый раз — сорвалось. Спокойствие восстановилось. Надолго ли?.. Вожаки не считают своего дела проигранным. Унтер-офицер какого-то железнодорожного батальона, пришедший на мостик в качестве уполномоченного, поговорить с капитаном от лица «всех» не только о событиях текущего момента, но и «вообще», среди разных вопросов поставил такой: «На содержание солдата в год полагается 600 рублей, а тратят на него всего 50. Кто же крадет остальные 550?» Видимо, повторяет что-то хорошо заученное, сам не давая себе отчета в том, что говорит, приняв на веру. Я не утерпел и вмешался. Спросил: знает ли он арифметику? — Даже обиделся. — Ну, так вот: мирный состав армии у нас больше миллиона, а значит, если на одно содержание солдата положено 600 рублей в год, то уж это составит 600 миллионов. А крепости? казармы? лошади? боевые припасы? Не меньше этого. Всего выйдет миллиарда полтора! Разве же столько расходует Военное министерство? Знаешь бюджет его? — Унтер-офицер несколько смутился, поспешил кончить разговор и уйти, но не сдался. Я слышал, как, спускаясь по трапу к ожидавшей его группе товарищей, он громко ворчал: «Знаем мы эти цифры! ими как хочешь играть можно!..» «В 9 ч. 5 мин. вечера стали на якорь при входе в Симоносекский пролив. Лоцман не брался вести ночью. Полночь. — По внешности все тихо. Говорят, что в трюмах происходят митинги, выносятся резолюции. У капитанской каюты (где поселился адмирал) устроили вахту из наших, «суворовских» матросов. К сожалению — безоружные. На пароходе — 56 офицеров, но на всех только 5 револьверов. Немногие (в том числе я) воспользовались правом приобрести их в момент официального освобождения из плена. Так приятно нащупывать в кармане, хоть плохенький, «Смит и Вессон» и сознавать, что в случае чего... ни палкой не пришибут, ни за борт не выбросят, попросту взявши за шиворот... В пароходную кают-компанию подкинуто письмо: «Дайте выйти в море — все начальство будет за бортом» и т. д... Конечно, глупо. Такими вещами не грозят, а прямо их делают. Однако не слишком приятно в смысле характеристики настроения». «4 ноября. — Около 3 ч. ночи (вахтенный недоглядел или просто заснул) в каюту к адмиралу ворвался пьяный солдат, требовавший, чтобы немедленно было приказано выдать им водки. «Мы кровь проливали (так-вас-растак). Должны чувствовать и уважать! Опять же — свобода!..» Адмирал лежал перед ним на койке, совершенно беззащитный. По счастью, вахтенный услышал шум; прибежали люди, нахала вывели, но... арестовать его не могли: он немедленно скрылся в полупьяной толпе, поджидавшей его на баке. Утром, только начали сниматься с якоря, подошел японский военный катер и передал капитану секретное распоряжение: задержать пароход, так как во Владивостоке военный бунт... В 10 ч. утра перешли в Модзи и здесь стали, подняв карантинный флаг. Официальной причиной задержки объявлена «неблагополучность по чуме порта нашего отбытия». Действительно, в Осака было два, а в Кобэ — один случай чумы, занесенной из Гонконга. Однако же благодаря сношениям с берегом (через торговцев, приезжавших на шлюпках) массы очень быстро осведомились об истине. Брожение увеличивается. В 1 ч. дня. «Ярославль» (вышедший из Кобэ немного раньше нас и здесь же задержанный) ушел в Нагасаки. Около 4 ч. «Воронеж» пошел туда же». Вынужден сказать несколько слов по поводу отдельных заметок, разбросанных в моем дневнике. Дело касается всячески покровительствовавшейся японцами революционной пропаганды в среде военнопленных нижних чинов. Насколько была затруднена и обставлена массой формальностей частная их корреспонденция и вообще всякие непосредственные сношения с Родиной, с ближайшими начальниками (находившимися часто в том же городе) и даже с нижними чинами, содержавшимися в соседнем лагере, настолько широко открыты были двери бараков для ввоза брошюр и книг, издававшихся разными «комитетами» в Америке и в самой Японии, а проповедники революционных (правильнее было бы сказать — анархических) идей не нуждались ни в содействии французской миссии, ни в особых разрешениях Военного министерства для свободного входа в лагери военнопленных. И литература, и сами проповедники были для японцев желанными гостями. Кое-какие из этих книг и брошюр мне пришлось держать в руках: «Организация масс при народных восстаниях», «Бой на улицах», «Типы баррикад против наступления пехоты и кавалерии», «Как действовать, если тираны имеют в своем распоряжении артиллерию» и т. д. Позже (во Владивостоке) мы увидели на живом примере, как толковались серым массам принципы, изложенные в манифесте 17 октября. Деятельность японцев в этом направлении (вернее, — их открытое покровительство проповедникам анархии) сказывалась так ярко, что даже французский посланник, несмотря на всю нелюбовь дипломатов к «историям», счел себя вынужденным «войти с известными представлениями»... Ответ, им полученный (напечатанный в японских газетах), был неподражаем по своей откровенности, чтобы не сказать — цинизму: «Наше правило — вреди врагу, чем можешь». Так выразился военный министр Японии... * * * В составе эшелона оказалось несколько музыкантов, сорганизовавшихся в оркестр (конечно, не Бог весть какой). Этот оркестр в первые дни принял за обычай разыгрывать свои марши, польки, вальсы и галопы под окнами капитанской рубки в то время, как там завтракали. Адмирал благодарил их за доброхотный труд и приказывал (за свой личный счет) выставлять угощение. Артисты принимали не без гордости, как должное. Неожиданно возникла агитация: музыкантов упрекали, что они «рады подачке», что их «холопское» прислужничество — измена «свободному пролетариату» и т. п. В результате сегодня музыки за завтраком не было, а по окончании его оркестр собрался на носу парохода и в течение двух часов играл «Марсельезу» и «Карманьолу». Что-то будет дальше?.. Невольно вспомнилось, как я спорил с нашим (суворовским) иеромонахом, о. Назарием, доказывая, что на военном корабле нельзя возглашать прошения о «христианской кончине живота нашего безболезненной, непостыдной, мирной», что для людей, идущих на смерть, из всех трех слов надо оставить только одно — «непостыдной»... А вот теперь — чего уж постыднее?., если от своих же!..» «5 ноября. — Судовая команда (надежный народ) стоит повахтенно (на две смены). В помощь им организовали свою вахту: два офицера и один матрос («суворовский»: остальные — кто им в душу влезет?) держат караул около рубки, занимаемой адмиралом. Еще четыре офицера распределены по верхней палубе... Револьверы передают из рук в руки. На пароходе имеются упакованные в ящик 13 винтовок и патроны к ним, да на беду хранятся они в помещении, куда ход через жилой трюм. Попытка достать их может вызвать взрыв. В 3 часа ночи вступил в свою очередь на вахту. Хорошо знакомые места. Капитан держит почти вплотную к островам и скалам, чтобы в случае открытого бунта тотчас выброситься на берег. Правильно. Чтобы показать себя «на высоте», японцы преступников не помилуют, хотя бы и сами были провокаторами. Вступив на вахту, узнал, что около 2 ч. ночи в первом кормовом трюме состоялся митинг. Около 3 ч. ночи начали расходиться. Отдельные кучки бродили на палубе. Видимо, заметили, что на полуюте, спардеке и полубаке — нечто вроде караула. Как будто смутились, стали прятаться. (Очевидно, не подозревают, что мы почти безоружны.) Около 6 ч. утра пришли в Нагасаки. — Приехал командир «Богатыря». Рассказал мало хорошего. Во Владивостоке — бессмысленный, пьяный бунт. Тут же, на рейде — «Монголия» и какой-то норвежский пароход, доставившие беглецов, спасающихся от пугачевщины... Судовая команда сообщает, что на пароходе бережно хранится красное знамя, которому сбитые с толку люди присягали в Хамадере... 5 ч. вечера. — Положение все обостряется. Утром старший механик, пользуясь стоянкой, хотел послать на завод для исправления поршень так называемой «санитарной» помпы (помпа для прокачивания резервуаров необходимых удобств). Ему этого не позволили раньше, чем не осмотрит и не даст своего заключения «распорядительный комитет». Опасались, не отсылает ли он на завод такую часть машины, без которой нельзя будет выйти в море. Посмотрели и разрешили. В составе эшелона имеется 30 казаков (кажется, Забайкальского войска), взятых вместе с их офицером С.-М. От них он получил предупреждение, что сегодня на сходке (в 12 ч. дня) решено: если завтра до вечера не выйдем из Нагасаки, то выбросить за борт обоих адмиралов и всех, кто заодно с ними, овладеть пароходом, а дальше — видно будет... Только что предъявлено и прямое требование, через «исполнительный комитет»: «Завтра же идти во Владивосток! Не то — пойдут сами!» Казаки не решаются выступать с открытым протестом. Говорят, что их слишком мало. Курьезное предложение со стороны шести осетин (из дагестанской бригады): просят купить им японские кинжалы и обещают «много народу башка рез-бить и кишки пускать, раньше чем адмирал кончал». — Стоит ли? Велико ли подкрепление — шесть человек — против толпы в 2 1/2 тысячи, из которой (по сведениям тех же казаков) около сотни с револьверами, а добрая половина вооружена охотничьими ножами? 9 ч. вечера. — После ужина, несмотря на темноту и ненастную погоду (сыплет мелкий дождь), верхняя палуба полна народу. На баке оркестр без перерыва играет «Марсельезу»; ораторы держат речи. На шканцах довольно стройный, большой хор поет: «Вставай, подымайся, рабочий народ...» В нашем владении спардек и полуют, соединенные продольным мостиком (полубак пришлось очистить, чтобы не разбрасывать сил). Судовая команда с нами. Их обвиняют в том, что они показали себя «холопами тиранов», и грозят одинаковой с нами участью. У меня (от ненастья, что ли?) жестоко разболелась нога. Впрочем, гулять много не приходится. — Чего они ждут, если решились? — Между тем капитан дал знать на берег о происходящем на пароходе. — Только что прибыл полицеймейстер. Сообщил, что в Нагасаки войск нет. Губернатор спешно вызвал их из лагеря. Прибудут завтра к 10 ч. утра. В Сасебо телеграфировано о присылке военного судна. Пока что мобилизована вся полиция, скоро прибудет двумя эшелонами. — «Много ли?» — осведомился адмирал. «Около 70 человек, которые займут спардек, и в рубку (к месту, где сосредоточено все управление пароходом) мятежники пройдут только через их трупы!» — категорически заявил японец. В 11-м часу вечера полицейские прибыли и как-то незаметно, без шума, не привлекая ничьего внимания, оказались хозяевами спардека. По-видимому, наши, понаслушавшись всякого вздора в Хамадере, полагали, что японские власти не только не примут меры против них, но даже готовы будут оказать им содействие, и вдруг — такой неожиданный оборот... Эффект получился чрезвычайный. Музыка, песни — мгновенно прекратились; верхняя палуба опустела; судовая команда не встречала ни малейшего препятствия в исполнении своих обязанностей. (До того — машинисты были выгнаны из машины, и даже на станции электрического освещения были поставлены «свои».) Передавали, однако же, что в трюмах, куда японцы при своей малочисленности проникнуть не решались, идут горячие дебаты и призыв к оружию, но... безуспешно». «6 ноября. — Около 1 ч. 30 мин. пополуночи пришел флаг-капитан, сильно взволнованный, и пригласил пройти на полуют, обещая показать нечто весьма интересное. Действительно, любопытно. С кормы спущены в воду три конца, а неподалеку держатся японские шлюпки (яличники). Флаг-капитан утверждает, что видел, как спускали концы и подзывали шлюпки наши офицеры... Какой вздор! Теперь, когда «бунтовщики» попрятались в трюмы при виде нескольких десятков вооруженных полицейских, когда можно спать вполне спокойно! Неужели?.. Но нет, этому я не хочу верить. Ночь прошла в полном спокойствии, а утром — пятерых недосчитались... Досадно записывать, но «из песни слова не выкинешь»... В 11 V2 ч. утра пришли из Сасебо четыре японских миноносца и с откинутыми крышками минных аппаратов начали крейсировать кругом парохода. Эшелон совсем присмирел. Стали появляться уполномоченные, заверявшие капитана, что все это «по глупости», из-за кучки «отчаянных, которые чего-чего не болтали»... Вообще пошла гадость, от участия в которой я благодаря Бога был избавлен». «7 ноября. — Хоть и записано довольно много, но вспоминать не стоит». «8 ноября. — В 10 '/2 ч. утра прибыл на пароход генерал Д. и чуть было не испортил всей обедни. Вызвал по одному человеку от каждой части, входившей в состав эшелона, уединился с ними на полуют, увещевал их в течение четырех часов и под конец предложил поклясться, что они больше бунтовать не будут. Предложил также выдать зачинщиков, но получил стереотипный ответ: «Зачинщиков нет. Сообща действовали». — Решив, что своей четырехчасовой беседой вполне переубедил людей, которые в течение одиннадцати месяцев находились под влиянием опытных агитаторов, генерал объявил, что теперь все благополучно и можно идти во Владивосток, но наткнулся на протест судового состава. Капитан парохода почтительнейше доложил ему, что не только он и его офицеры, но и команда отказываются идти в море с эшелоном, грозившим выбросить их за борт, так как помешать осуществлению такого намерения они средств не имеют. — Гром и молния! — И под суд, и отрешить от командования, и телеграмма в Петербург, и еще что-то!.. Насилу-то командиру «Богатыря» удалось ему разъяснить, что на «Воронеже» личный состав служит по вольному найму, а бунт эшелона при отсутствии средств к его подавлению — это force majeure, дающая право нарушить всякий контракт. — В результате решили этот эшелон раскассировать на «Тамбов» и на «Киев», а «Воронежу» дать другой. Тут генеральская мысль дала новый оборот. Выходило (и это было высказано достаточно недвусмысленно), что все беспорядки произошли от присутствия на пароходе двух адмиралов, почему им и было предложено, во избежание дальнейших недоразумений, идти на транспорте «Якут», который послезавтра уходит во Владивосток. (Это был первый случай, когда со стороны представителей официальной России мы встретили такое, почти враждебное, отношение. Должно быть, здесь были хорошо осведомлены, какой ветер дует в Петербурге.)» «9 ноября. — Заканчивали пересадку эшелона на «Киев» и на «Тамбов». «10 ноября. — Перебрались на «Якут» — оба адмирала, штаб и не покидающий нас генерал С. Про этого можно сказать, что свою боевую карьеру он закончил быстро. Прибыл в армию перед самым Мукденом, назначенный командиром бригады, но, не успев вступить в командование ею и даже не видав ее, попал в плен. В полдень снялись с якоря. Вышли из Нагасаки при великолепной погоде, но к вечеру задул N; «Якут» (всего 730 тонн) начал изрядно поклевывать». «11 ноября. — К утру засвежело. Из-за перебоя пришлось убавить число оборотов. Весь день ползли по пяти узлов. Качка отвратительная. Удары в подзор, словно пушечные выстрелы. В кают-компании сидеть невозможно: сбрасывает с дивана. К ночи — легче». «12 ноября. — Погода поправилась. Прибавили ходу. Даже генерал, лежавший пластом, воскрес, бодр, весел, острит... Странное дело: ведь вот он нисколько не угнетен тем, что возвращается из плена, и всецело занят догадками — найдется ли для него вакантная бригада, или придется ждать очереди? Почему же меня так мучит неотвязная мысль... К вечеру вовсе стихло. Даже зыбь улеглась. Д. сел за пианино. Старый, расстроенный и совсем разбитый инструмент, но как отрадно звучат эти давно не слышанные мотивы любимых опер... Словно лед тает на сердце... А хорошо было бы умереть под такую тихую, нежную музыку... заснуть и не проснуться больше...» «13 ноября. — Чуть рассвело — увидели вершину Туманной горы. Пасмурно. Временами моросит дождь. Сегодня воскресенье. Была обедница. Должно быть, все молились от сердца — так выглядели после... И радостно, и как-то жутко... Слева и по носу русский берег... Еще несколько десятков миль — русский порт... 12 ч. 20 мин. дня. — Все знакомые места: налево чернеет мыс Брюса, направо — острова Дурново, Гильдебрандта... Привет тебе, Родина! Привет тебе, Россия!..»
ркр065: И - далее: Глава XI Во Владивостоке. — Рассказы очевидцев о беспорядках. — Настроение при встрече. — Отъезд. — У Линевича и Куропаткина. — Манифестация со стороны эвакуируемых раненых. — Забайкальская дорога накануне забастовки. — Чита. — Кругом Байкала. — Иркутские впечатления Четырнадцатое ноября. — Вчера в 4 ч. дня стали на якорь в бухте Золотой Рог. На рейде — «Жемчуг», «Алеут», «Терек», несколько миноносцев и несколько каких-то незнакомых пароходов под военным флагом... все, что осталось от русского флота... На берегу — обгорелые здания офицерских флигелей, закопченные колонны печных труб на месте морского собрания (а какая там была библиотека!) — развалины, пожарища... На транспорте «Алеут» держит свой флаг контр-адмирал Греве (командир порта). Оттуда поздравить с благополучным приходом приехал капитан 2-го ранга А. — «Командир флагманского корабля — c'est moil» — попробовал сострить он, суетливо здороваясь и торопясь пройти к адмиралу. Но шутка не вышла, и всем (да и ему, кажется) стало как-то жутко... Потом приехал Греве, наскоро выполнил церемониал и обоих адмиралов увез к себе на берег. Сегодня, с утра — туман, как молоко. Кое-кто заезжал на транспорт. Рассказывали о недавних событиях. Старательно оценивая и сравнивая между собой эти повествования, я пришел к заключению, что, собственно, «бунта» в первые дни погрома и пожаров не было, а был лишь пьяный разгул, который растерявшееся и плохо осведомленное начальство не сумело прекратить вовремя, дало ему разрастись до лозунгов: «Море по колено» и «Пропадай, моя телега, все четыре колеса!..» Чего-то ждали, чего-то опасались. Выслали войска для охраны казенных зданий и учреждений, но со строгим наказом: «Только охранять». Вот картина с натуры. Стоит полурота и охраняет дом военного губернатора. На улице — толпа так называемого «портового сброда». Напротив — двухэтажный дом, в нижнем этаже которого — гастрономический магазин и винный погреб, а в верхнем — ресторан и кондитерская. Толпа бурлит, но, видимо, не решается предпринять что-либо. Всякое движение в сторону губернаторского дома само собой падает, даже не добегает до серой стены людей, у которых в сумках боевые патроны. А в другую сторону — как будто вовсе свободно... Впрочем, может быть... Чего им? они сами казенные! А если попробовать? — Тяжелый булыжник летит в зеркальное окно магазина, и в тот же момент вся толпа кидается врассыпную... но серая стена стоит, не шелохнется, только смущенно переговариваются между собой офицеры, и куда-то (верно, к телефону) бегают рассыльные... Рассеявшаяся толпа вновь собирается. Она еще не верит, что «можно». Второе окно разбито — тоже никакой помехи. Еще и еще... «Вали, ребята!» Восторг разрушения овладевает массой. Бьют стекла, режутся об них, ломясь в окна, хотя давно уже выломаны двери и входы открыты... грабят... не столько грабят, сколько уничтожают... Откуда-то повалил дым, блеснули языки пламени... Еще неудержимее становится напор «снаружи» тех, кто еще не успел «дорваться» и боится, как бы не опоздать... Два течения сталкиваются; происходит свалка; есть уже изувеченные, обгоревшие... А серая стена все стоит, не шелохнется... Пьяные (не столько от вина, сколько от атмосферы безудержного грабежа) плотнее и плотнее придвигаются к этой стене... Бутылки, вытащенные из погребов, дорогие закуски — дружелюбно суются в молчаливые ряды, и правильность их нарушается... Вот один, вот другой, словно нечаянно, увлекаются бушующей толпой... Грозная сила тает, колеблется... Но тщетно офицер просит (по телефону) разрешения: либо прекратить безобразие, либо увести своих людей, от которых скоро останется ничтожная горсть. Ему приказывают... «в-точности следовать полученным инструкциям»... Так мне рассказывали. Сам я этого не видел. Рассказывали даже, что на Алеутской улице один подпоручик со взводом солдат не допустил грабежа, превысив полномочия, и его тотчас же убрали с поста, чуть ли не под арест... К вечеру город горел во многих местах, а пьяная толпа, с которой смешалась масса солдат и матросов, жгла и громила часто стихийно, потому что «разошлась рука»... Местные жители (из числа не поддавшихся панике) категорически утверждали, что, конечно, не какие-то несколько сот казаков, вступив в город на третий день беспорядков, водворили спокойствие, а просто — сами опомнились: первый день — перепились, на второй — опохмелялись остатками, а потом — проспались. Настоящее «брожение» в гарнизоне проявилось позже, именно при воспоминании о том, как можно «погулять», как можно «прижать начальство». Именно на этой почве и могли затеять свой нелепый, но «настоящий» бунт артурцы, вернувшиеся из плена достаточно распропагандированными. Если первая вспышка во Владивостоке была не случайной, но возникла под чьим-нибудь руководством, то руководителям нельзя отказать в патенте на... несообразительность. Им следовало бы обождать прибытия из Японии «Ярославля», «Воронежа», «Киева» и «Тамбова» с несколькими тысячами людей, искренне веровавших в возможность создания Уссурийской республики». «15 ноября. — Ездил на берег: необходимо закупить что-нибудь теплое на дорогу. Странное зрелище: пожарища, разгромленные магазины, но город полон жизни. Общее впечатление такое, словно не хотят замечать следов недавнего... дебоша. И впрямь — очень уж было глупо: есть чего стыдиться». «16 ноября. — Дует холодный NW (по здешнему — Суй-фун), а на сердце — потеплело. Здесь, во Владивостоке, много артурцев, которые избежали плена, прорвавшись (перед сдачей крепости) в Чифу. Здешние — сами себе ждали артурской участи, если война затянется. Отношение к нам совсем не то, что со стороны Д. и его свиты. Прямо не говорят (неловко было бы), но чувствуется по их радушию, по сдержанному участию, с которым расспрашивают о пережитом... Особенно я понял и оценил это настроение, когда один старый приятель, товарищ по выпуску, едва не сокрушив меня в своих объятиях (ему еще в морском училище говорили: «Серега! не доказывай своих чувств!»), заявил: «Что, брат, нарвался?.. Занесло в Сайгон — и сидел бы! Попёр-таки! Да, что говорить, я бы, может, таким же дураком оказался, как ты!..» И все с одинаковым интересом, почти назойливо допрашивают: «Что адмирал? Как адмирал?» Скажу без преувеличения — все полны надеждой, что «он», единственный из всего списка адмиралов, во всей полноте видевший и переживший крестный путь нашей эскадры от Либавы до Цусимы, чудом спасен с погибшего «Суворова» для того лишь, чтобы смелой рукой человека, все переиспытавшего, возродить наш флот. Не бутафорию, которую мы считали флотом, но флот, настоящий флот... И не только «наши» так думают, но и сухопутные...» «17 ноября. — В 10 ч. 45 мин. утра выехали из Владивостока. Несмотря на полное отсутствие какой-либо официальности, была толпа провожающих. Пришли, не заботясь о форме одежды; просто узнали, что «он уезжает», и заторопились. Вышло очень сердечно. Моряки, сухопутные, штатские... Чувствовалось «настроение». «18 ноября. — Сегодня удалось пообедать в Хайчендзы. Бутылка прескверного кахетинского — 4 р. 50 к.! Похвалили, что дрянь, ибо вчетвером одной не допили, а то можно бы разориться. Ночью — мороз до 10, но в вагоне тепло». «19 ноября. — В 7 ч. 30 мин. утра пришли в Харбин. С нами едет возвращающийся с войны морской врач Лисицын. Во Владивостоке его приспособили к адмиралу. — Он при адмирале скорее доедет до дому — и адмиралу есть к кому обратиться (рана на голове требует ежедневной перевязки). Конечно, и я воспользовался случаем. Получил совет тот же, что на «Воронеже», — везти палец в согревающем компрессе до Петербурга, а там видно будет. Ковыляю, но бодр духом. Адмирал еще из Владивостока снесся с Линевичем. Решили повидаться. В Харбине нас отцепили от поезда. За время стоянки наши бродили по станции и ее окрестностям. Я смотрел из окна. Сплошная толпа. Много пьяных. Одеяния самые фантастические — солдата от рабочего не отличишь. Кое-где следы пожаров. (И тут был «пьяный» бунт.) Мало похоже на военную организацию. Те же впечатления у тех, что ходили «побродить». В 8 ч. 10 мин. утра нас повезли на юг. Резко заметно, что чем ближе к передовым позициям, тем больше порядка. Идут войсковые части, а не бредут какие-то толпы. Даже обозы, и те движутся в порядке. Нет того развала, той орды, что можно было видеть в тылу (в Харбине и близ него)». «20 ноября. — Вчера, около полдня, пришли на станцию Лоушагоу, где стоит Линевич. У него завтракали и обедали. Почти все время между завтраком и обедом адмирал просидел наедине с ним. О чем говорили — неизвестно. Вечером (после обеда) меня полонили штабные, требуя рассказов о разных подробностях плавания и боя. Изрядно засиделись. Сегодня в 7 ч. 30 мин. утра пошли на север. Не утерпел — спросил адмирала: — Что ж телеграмма Линевича? Почему не воспользовался тем, что перемирия не было? Почему не перешел в наступление? Теперь ведь кричат, что мир позорный, что у него был миллион войск, а у японцев много меньше... — Адмирал сначала отмалчивался, а потом резко ответил: — Какой там миллион? От Самары до Лоушагоу! А здесь у него, сам он сказал, едва 370 тысяч!.. Ну, тогда — действительно... В 10 ч. утра пришли на станцию (ни от кого не мог добиться настоящего названия — все говорят по-разному), где стоит поезд Куропаткина. Здесь завтракали. Адмирал с Куропаткиным отдельно (очевидно, для интимной беседы), а мы — со штабом. Этот штаб мне больше понравился. Как-то проще и серьезнее. «Там» очень уж висели в воздухе разговоры о наградах и знаках отличия... Адмирал (я его знаю) был сильно взволнован беседой с Куропаткиным. «Там» этого я не заметил. Куропаткин проводил на станцию и (видно, еще не наговорился) просидел с адмиралом в его купе, запершись, добрую четверть часа. Мое купе — рядом, и, когда дверь открылась, я невольно слышал последние фразы, которые он говорил, прощаясь: «...на вас только и была надежда... Да вот и теперь, хоть бы в будущем, чтобы не так... И опять на вас вся надежда — в том, что приедете, скажете правду, всю правду... если послушают...» В Харбине простояли больше двух часов. Не понимали, в чем дело. Адмирал сердился, вызывал к себе и начальника движения, и коменданта станции, но те не решались сказать ему правды (которую мы узнали позже) и приводили какие-то отговорки. По существу же, дело шло о возможности (фактической) пропустить экстренный поезд, «приказанный» Линевичем, но еще не получивший разрешения от забастовочного комитета». «21 ноября. — В 12 ч. 45 мин. дня прошли Хинганский туннель. К северу (вернее, к NW) от Хингана — совсем зима. Снег. Сани. В 2 ч. 30 мин. дня на станции (?) — манифестация. Толпа рабочих и солдат собралась у вагона. Начальство попряталось. Прибежал кондуктор — бледный как полотно, — говорит: «Ломятся!» Оказалось — ничего страшного: депутация из трех человек. Справляются о здоровье адмирала. Говорю: — Ничего себе, слава Богу, хотя еще не совсем оправился; раны были тяжелые. — Удовлетворились. Просят, однако же, если можно, не подойдет ли «сам» к окну, потому что «народ, прослышавши, собрался». Доложил адмиралу, и он, как был — в тужурке, вышел на площадку вагона. Старший из депутатов (артиллерист, унтер-офицер) стал было говорить речь, что «в таких годах, себя не пожалев, кровь свою проливал, а потому они... всякое пожелание... и дай Бог...», но тут окончательно спутался, а кругом закричали: «ура» — и все полезли вперед. Воспользовавшись мгновением затишья, адмирал крикнул: «Спасибо вам на добром слове! Это — ваш выборный?» и, наклонившись к солдату, стоявшему на подножке, обнял его и поцеловал... Рев поднялся в толпе... Я с недоумением смотрел на депутата и на слезы, сбегавшие по его широкой черной бороде... сам словно не чувствовал, что и у меня что-то подступает к горлу... так вышло... неожиданно... — «Это все больше раненые, которые эвакуируются», — пояснил мне кондуктор, уже оправившийся от перепуга. — Да... Теперь стало понятно... — «Эти», конечно, знали «цену крови»!.. — Поезд медленно тронулся, а они бежали рядом с ним; гремело «ура»; летели вверх картузы и папахи...» «22 ноября. — В полночь пришли на станцию Маньчжурия и — застряли. Дорога — накануне забастовки. «Комитет» уже проявляет свою деятельность. Экстренные поезда не признаются. Адмирал телеграфировал Линевичу, но, кажется, телеграммы не шли дальше ближайшей станции. В 2 1/2 ч. ночи и в 6 1/2 утра просыпались от толчков со счастливой мыслью, что поехали. Грустное разочарование — переводят с одного запасного пути на другой... 9 ч. утра. — Ничего нового. Морозное, ясное утро — 15 градусов R. По слухам, будут пропускаться только воинские поезда с запасными, увольняемыми на родину. Около 11 ч. утра получилась разрешительная телеграмма. От кого? — от Линевича или от «комитета»? — не мог узнать толком. В полдень тронулись дальше. Что-то лишнее, позабытое докторами в ране на левой ноге, по-видимому, не выдерживает согревающего компресса и собирается вылезать, но не через главную дыру, а сбоку сверлит свой собственный ход. Все равно, только бы вылезло и не задержало в пути. Жестоко простужен. Бронхит вовсю. Глотаю хинин, фенацетин, согреваюсь горячим чаем с красным вином, кутаюсь, во что могу. Очень тяжело ногам — мерзнут. Сегодня добрые люди нашли в лавочке при станции теплые калоши, купили для меня. Полегчало. 6 ч. вечера. — Неожиданное открытие: к нашему поезду прицеплен еще один вагон, в котором два путейца. Один из них — помощник начальника движения. Адмиралу он сообщил, что «прицепился» с целью улаживать недоразумения в пути и содействовать беспрепятственному следованию; нам же в дружеской беседе давал несколько иные объяснения, а именно — что воспользовался «разрешением» на пропуск экстренного поезда (адмирала «приказано» не задерживать и никаких неприятностей ему не чинить) для осмотра линии. Собранные сведения весьма неутешительны: 2/3 паровозов умышленно поломаны; работает не более 30% всего подвижного состава; сейчас второй перегон (120 верст) идем с тем же паровозом и с тем же машинистом, так как в депо смены не оказалось. Какой безотрадный пейзаж! Пологие холмы, обширные низины (путейцы говорят — солончаковые), и на сотни верст ни кустика, ни деревца, ни признака человеческого жилья... Чахлая травка, на которой и овце не прокормиться, чуть торчит из-под тонкого слоя снега жесткими, растрепанными кустиками. — Пустыня». «23 ноября. — Ночью. — Холмы стали выше и сгрудились. Мы то ныряем в глубокие выемки, то бежим по высоким насыпям. И все то же безлюдье. Да, в сравнении с этой частью Забайкалья даже Северная Маньчжурия — чистый рай... На станции Оловянной застряли. Впереди, верстах в двадцати, воинский поезд потерпел крушение. Разбито три «теплушки». Около двадцати человек раненых и обожженных. Адмирал немедленно командировал туда нашего доктора с добровольцами на нашем же паровозе. Пользуясь долгой стоянкой, я набрался храбрости и проковылял в буфет, где съел жареного рябчика и семь штук забрал в запас (очень уж надоели ветчина и консервы — наше обычное питание). В 6-м часу утра тронулись дальше. Вернувшийся доктор сообщил, что крушение обошлось сравнительно благополучно — нет не только убитых, но даже и раненных более или менее серьезно. Появился кустарник, стада коров и табуны лошадей. Местами видны бурятские поселки. Начиная со станции Бурятской (после 8 ч. утра) пошел лес, правда, еще жиденький. Чаще и чаще видны деревни. Изумительно красив перевал через водораздел между Агой и Ингодой. Прошлый раз (по пути в Артур) проезжал это место ночью и не мог полюбоваться. Ясно, тихо, мороз — 18°R. На станции Чита-город — задержка. Помощник начальника движения объяснил, что по полотну движется толпа манифестантов, тысяч около трех, направляясь к городу. — Опасно дать ход, пойти навстречу. Могут принять за противодействие и устроить крушение. Лучше пропустить. В 1 ч. 50 м. дня процессия прошла мимо нас. Два красных знамени и за ними, в полном порядке, два военных оркестра: один казачий (желтые погоны), а другой — не знаю какой (красные погоны) (Узнал позже, что железнодорожного батальона). Издалека слышна была «Марсельеза», но когда шли мимо поезда, оркестры не играли, а пел большой, довольно стройный хор, которому подтягивала вся толпа. Что-то вроде — «Пора рабочему народу добыть себе свободу...». В толпе много на вид интеллигентной публики (мужчин и женщин), чиновников различных ведомств (в форме), даже офицеров и масса солдат... В 2 ч. 5 мин. дня путь очистился. Дали ход. Курьезная подробность: на станции у поезда задержалось, отстав от процессии, изрядное количество серых папах, которые столпились на платформе у адмиральского вагона. Увидев адмирала в окне, кричали «ура!», устроили овацию. Вот тут и пойми что-нибудь!.. На следующей станции от путейцев, справившихся по телеграфу, узнали, что в Чите все обошлось благополучно. Губернатор (ген. Холщевников) принял манифестантов и с балкона держал им речь. Уступая просьбам, освободил с гауптвахты офицеров, арестованных за участие в митингах, и согласился на учреждение совета выборных от всех сословий, в котором сам был председателем. Шутя, говорили: «Президент Читинской республики». — Умно поступил. Если бы его ухлопали и власть перешла бы в руки какого-нибудь «комитета» — армия Линевича была бы отрезана от России». «24 ноября. — Идем без особых приключений и довольно бойко (в среднем сорок верст в час). Около 1 ч. дня пришли на станцию Мысовая, где имели случай пообедать «в настоящую» — великолепные щи и гусь. В разгар пиршества явился едущий с нами помощник начальника движения и сообщил, что с 2 ч. дня начинается забастовка. Пойдут только поезда с запасными. — «Хотя адмирала, кажется, разрешено пропустить, — добавил он конфиденциальным тоном, — скоро убедимся: подадут паровоз — значит, поедем». Сведения его оказались верными. В 2 ч. 20 мин. дня нам подали паровоз. — Далеко ли уедем? Как долго будем пользоваться этим любезным отношением? Забастовка — всероссийская. Требование — помилование инженера Соколова, приговоренного в Кушке к смертной казни. 7 ч. вечера. — Помощник начальника движения говорит, что не застряли единственно благодаря присутствию адмирала. Наш поезд объявлен «воинским». Все прочие задержаны. Бог даст, под той же фирмой пойдем и дальше. 9 ч. вечера. — На Кругобайкальской дороге. Небо разъяснило. Чудная лунная ночь. Дорога не просто красива, а прямо пугает своей красотой. Порой, когда слева — стена гор, а справа — невидимый из окна обрыв, и, скренившись на закруглении, словно заглядывая в бездну, поезд мчится над зеркальной поверхностью озера — жутко... На станции (?) у южной оконечности Байкала достали петербургские газеты от 10 и 11 ноября. Давно их не видели. Читаешь — и глазам не веришь... Что там поезд! Кажется, сама Россия мчится куда-то, скренившись над бездной... Лопни ось, подломись шпала — и все рухнет!.. На той же станции меняли паровоз и бригаду. К нам сел (застрявший здесь) ревизор движения. Довелось быть свидетелем любопытной сценки: Ревизор движения (направляясь к вагону и обращаясь к группе служащих и рабочих). — Ну, что? доеду до места? жив буду? Голоса (дружественно и ободрительно). — Поезжайте, Александр Александрович! Пока что, будьте спокойны! «Такого» распоряжения еще не получено... В 11 ч. 25 мин. пришли на станцию Байкал. Последние три часа, не отрываясь, простоял у окна, любуясь дорогой. 25 ноября. — Вчера на станции Байкал вполне оценили то обстоятельство, что железнодорожная забастовка не распространяется на буфеты... Правда, вместо зала первого класса — какой-то грязный сарай, но какие закуски! Два года не видел ничего подобного (Возможно, что этот восторг объясняется именно двумя годами на пище, преимущественно консервированной). Придя в вагон, заснул, как удав. Не слышал ни прихода в Иркутск, ни свистков и толчков при переводе нашего вагона с одних путей на другие. С забастовкой ничего не разберешь. Не то есть, не то нет. Во всяком случае, правильное движение прекратилось, хотя обещают, что завтра пойдет последний (?) экспресс и наш вагон прицепят к нему. Публика разбежалась — посмотреть город, узнать новости, а главное (так я думаю) — хорошо позавтракать и пообедать. В вагоне остались только увечные. Попытка добыть пищу из станционного буфета через проводника успехом не увенчалась. Вокзал буквально набит пассажирами и их багажом. Порядок должен был бы поддерживаться воинским караулом, но большинство часовых — сильно «поддавши»; начальства не видно вовсе. Посланному сказали: «Не до тебя тут! Пусть сами приходят!» — Пришлось двинуться в поход (неблизкий и нелегкий). Вид у меня был самый «товарищеский» — мерлушковая шапка, купленная во Владивостоке, изумительного покроя пальто-сак, сшитое японцем в Сасебо, а на ногах — теплые калоши, похожие на водолазные башмаки; к тому же, более месяца не стрижен; бреду с трудом, опираясь на палку. Удачно проник не только в зал, но даже за стойку буфета. Хозяин, видимо, принял меня за «услужающего». Быстро сговорились, даже совместно составили меню, а когда я (в ожидании будущего) выпил рюмку водки, закусил балыком и хотел заплатить, то буфетчик дружески хлопнул меня по плечу и сказал: «Что за счеты!» — Не стал спорить. Под вечер (уже стемнело) приезжала жена губернатора (генерал-майора Кайгородова) и долго что-то рассказывала адмиралу. Видимо, сильно взволнована. О чем говорили — не знаю». «26 ноября. — Наши рассказывают какие-то анекдоты о вчерашних впечатлениях. В городе никто не знает, что будет завтра, и даже нельзя дать себе отчета, где находишься — в Российской Империи, или в штате Всероссийской Федерации, или в совершенно самостоятельной Иркутской республике? Адмиралу (опять-таки, когда стемнело) прислали экипаж (вероятно, результат вчерашнего визита), и он поехал к Кутайсову (генерал-губернатору) и к Кайгородову (губернатору). Вернувшись, рассказал кое-что: оба совершенно лишены всякой власти. Единственная их опора — батальон (не знаю, какого полка — синие погоны и цифра 36), присланный Линевичем, — волнуется. Офицеры принимают участие в митингах. Нижние чины неохотно несут охранную службу. Заявили, что если 30-го их не отправят дальше, на родину, то они за порядок не ручаются. О местных войсках — говорить нечего. Телеграммы идут через цензуру забастовочного комитета. Власти совершенно отрезаны и от Петербурга, и от Линевича. Веселенькое положение... Сегодня — праздник Св. Иннокентия, патрона Иркутска. Еще вчера вся водка была раскуплена. Предстоит великое пьянство. Опасаются, не разыгрался бы на этой почве всеобщий погром. В 8 ч. 32 мин. вечера благополучно поехали дальше».
Dmitry_N: Ну ведь писано было же выше по ветке,что через Шанхай по железной дороге на Читу (через Тяньцзинь-Инкоу) было с января 1906. Это обусловлено двумя причинами: 1. Акватория Владивостока ЗАМЕРЗАЕТ (но не шибко) 2. Во Владивостоке уже скопилось огромное число деморализованных и распропагандированных... Потому с января 1906 перевозки были через Шанхай ПО ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ, но потеряться там вполне возможно. Прямиком плыть от Нагасаки до Феодосии МЕСЯЦ (на примере рейса "Австралии" с порт-артурцами). Это было в январе 1905 - в начале января уплыли, в начале февраля приплыли. Следовательно, в 1906 придержки ДЛЯ ПРЯМОГО РЕЙСА такие же. Для подвернувшегося судёнышка с заходами Бог знает куда - пусть, полтора-два, ну и суденышки в те времена запросто могли вдвое отличаться в скорости. Начинаем, скажем, с февраля, плывем через Самоа, в апреле-мае - все равно дома. Туда-сюда... опознание, демобилизация, сватовство, выпили-закусили... Жениться времени хватает.
ркр065: Dmitry_N пишет: было с января 1906. Товарищ очень хочет в ноябре-декабре 1905 г. уже попасть в Одессу.
конокрад: Господа адмиралы, большое спасибо за подробную и очень интересную информацию! Из неё явствует, что возвращение через Шанхай морем было возможно, а прибыл ли дед в Одессу в ноябре-декабре 1905-го или марте-мае 1906 года - это уже детали! Важно, что история достоверна, значит она не байка, просто мной неправильно интерпретирована. Текст остался тот же, но смысл - совершенно иной! Вот бы ещё с отправкой из Одессы на ДВ разобраться! Здесь есть несколько отправных пунктов. Выше нами было установленно, что дед был артиллеристом, закончил школу унтер-офицеров в 1902 году, потенциально мог быть направлен на ДВ начиная с конца того же года или в начале 1903г. Возможно ехал он не на войну в составе своей части, а вместе с призывниками 1902-го года в составе пополнения войск ДВ, что по срокам вполне подходит: Призыв с 15 октября, карантин полтора-два месяца, принятие присяги, и - в путь в январе-феврале 1903 года! Возможна такая версия? Броненосец "Екатерина II" пока не берём во внимание, поскольку проливы для военных кораблей были закрыты, если я правильно понял, ещё до начала войны.
конокрад: Вот что я нашёл на одном из сайтов о проливах Босфор и Дарданеллы: Однако в ходе русско-японской войны 1904–1905 годов турки отказались пропустить через Босфор корабли Черноморского флота. Следует ли отсюда, что до начала войны проливы были открыты для прохода военных кораблей России?
ssergey x 100: конокрад пишет: Вот что я нашёл на одном из сайтов о проливах Босфор и Дарданеллы: Однако в ходе русско-японской войны 1904–1905 годов турки отказались пропустить через Босфор корабли Черноморского флота. Следует ли отсюда, что до начала войны проливы были открыты для прохода военных кораблей России? Увы нет ! Проливы были закрыты для прохода военных судов (кроме особых случаев) несколько ранее начала РЯВ в 1904 г, после Крымской войны 1854 -55 г.
конокрад: Из контекста статьи следует, что и после 1855 года Турция пропускала русские военные корабли: Следует заметить, что турки с 1857 года выборочно пропускали через проливы русские военные суда. Например, в 1858 году из Николаева в Средиземное море прошли два новых 135-пушечных корабля – «Синоп» и «Цесаревич». А в 1857–1858 годах в обратном направлении прошли шесть корветов. В 1859 году паровой фрегат «Громобой» с великим князем Константином Константиновичем посетил Стамбул и т.д. Однако в ходе русско-японской войны 1904–1905 годов турки отказались пропустить через Босфор корабли Черноморского флота. Особенно вводит в заблуждение И Т.Д.. Можно понимать так, что вплоть до начала РЯВ военные суда в отдельных случаях пропускались ... А что, если исключением был и старый броненосец "Екатерина II"?
VVK: конокрад пишет: А что, если исключением был и старый броненосец "Екатерина II"? Однозначно, "Екатерина II" за пределы Черного моря не выбиралась
ssergey x 100: конокрад пишет: в 1858 году из Николаева в Средиземное море прошли два новых 135-пушечных корабля – «Синоп» и «Цесаревич» В ноябре 1858 года «Цесаревич» перешёл из Николаева в Севастополь, откуда без артиллерии и машины вышел 2 (14) декабря для перехода в Балтийское море по маршруту: Буюк-дере — Ла-Валетта — Кадис — Шербур. 8 (20) июля 1859 года корабль пришёл в Кронштадт и 11 (23) июля принял участие в Высочайшем смотре судов эскадры на Кронштадтском рейде. На черное море корабли больше не вернулись. А статьи "историка и писателя" А. Б. Широкорада лучше вообще не читать...
ssergey x 100: конокрад пишет: .. А что, если исключением был и старый броненосец "Екатерина II"? И как Вы себе это представляете ?!
конокрад: ssergey x 100 пишет: И как Вы себе это представляете ?! Так и предполагал, что его под каким-либо предлогом пропустили через проливы, но теперь мне ясно, что Черноморский военный флот находился в Чёрном море, как в мешке. Единственной лазейкой был Добровольный флот с его пароходами. ssergey x 100 пишет: А статьи "историка и писателя" А. Б. Широкорада лучше вообще не читать... Я могу выбирать информацию только из тех сайтов, которые предлагаются в сети. Просматривая сайты, посвящённые Добровольному флоту, я заметил, что многие пассажи целиком перекочёвывают из одного труда в другой, и не понятно кто у кого списал. Возможно первоисточников на эту тему ограниченное количество, и все копируют их дословно (я не анализировал списки использованной литераруры).
конокрад: Изучая информацию о Добровольном флоте, я обратил внимание на тот факт, что многие (или все?) его пароходы непосредственно перед или в начале РЯВ были приобретены Морским ведомством и использовались в качестве крейсеров (как и было задумано при создании ДФ). Причём одни из них были отправлены в конце 1903 года во Владивосток с сухопутными войсками на борту, а другие в начале войны присоединились к отдельным эскадрам. Хронологию событий можно проследить на примере парохода "Херсон": 1. 2.9.1903 Морское ведомство приобрело «Херсон» для укрепления Тихоокеанской эскадры. Его вооружили (по шесть 120- и 75-мм орудий) и в качестве TP зачислили в состав флота под названием «Лена». 2. Фото: Посадка нижних чинов на пароход «Херсон» в Одессе перед отправкой на Дальний Восток,1903г. 3. Начало Русско-японской войны (25.12.1904г.) "Херсон" встретил во Владивостоке. Война ещё не началась, а на ДВ уже перебрасываются воинские части и, хотя они едут не на войну, но все понимают, что она возможна (неизбежна?), т.е. едут как на войну! То же можно сказать и о пароходе "Екатеринослав", который следовал рейсом из Владивостока в Одессу, и 24.1.1904 в районе Пусана был задержан японским кораблем береговой обороны «Saien». Скорей всего, вместо рельсов, как обычно, он тоже привёз во Владивосток войска и ещё раньше "Херсона". Возможно на "Екатеринославе" и прибыл мой дед на ДВ. P.S. Пароходы Добр.флота называли крейсерами, возможно поэтому дед и назвал его военным кораблём? Вот выдержка из: volnoper. Пост N: 1135, 23.10. 08 02.01.2012 03:19 Форум » Русско-японская война » Русско-японская война. (продолжение) » ..... что вчера японцы захватили в Нагасаки два русских [крейсер "Екатеринослав" и пароход "Мукден"] и одно норвежское суда..." P.S.S. За "Херсоном" стоит однотрубное судно, с фокмачтой и реями для прямых парусов, однотипное с "Екатеринославом".
архивист: ssergey x 100 пишет: И звенел бы он потом кандалами по Сибири... Да нет, всего лишь оказался бы в военной тюрьме года на 3 за побег со службы. Освобожденные из плена считались военнослужащими со всеми вытекающими. Даже уволенные в запас были несвободны до тех пор, пока старший по эшелону (не обязательно железнодорожному, тогда эшелоном называли любую подобную перевозку, морскую, например, могли и пеший отряд так назвать) офицер не отпустил бы их по доставке на место жительства. Запас армии тогда и сейчас очень сильно различаются. Другое дело если немецкий пароход был зафрахтован ВВ. конокрад Вы говорите о начальнике какой-то школы? Что за школа? Вы говорили - унтер-офицерская, или я ошибаюсь? На начало ХХ в. унтер-офицерских школ в РИ не было.
конокрад: архивист пишет: На начало ХХ в. унтер-офицерских школ в РИ не было. Логинов А.А. "Российская императорская армия в 1904 - 1905 г.г." Комплектование унтер-офицерами производилось путем отбора зарекомендовавших себя хорошей службой солдат, которые после обучения в специальных учебных подразделениях назначались на унтер-офицерские должности. wiki/ЭСБЕ/Учебные команды Бригадныe и крепостныe артиллерийские учебные команды имеют расширенный объем преподавания, в которое, между прочим, входит артиллерия, а в крепостных — и фортификация. Курс обучения годичный. Если батарея не входит в состав бригады, то нижние чины обучаются в ближайшей бригадной команде или для нескольких таких батарей формируется особая команда. Как назывались эти учебные заведения не имеет принципиального значения, коротко можно назвать их и школами, по крайней мере в обиходной речи, в наше время их называли сержантскими школами или учебками. А скорей всего официально они тоже были учебными командами (подразделениями).
конокрад: архивист пишет: "Да нет, всего лишь оказался бы в военной тюрьме года на 3 за побег со службы. Освобожденные из плена считались военнослужащими со всеми вытекающими. Даже уволенные в запас были несвободны ..." Мы, ведь, уже пришли к общему мнению, что в обстановке беспорядков на ж/д станциях и нерегулярности движения поездов, когда даже адмиралу трудно было выбраться из Владивистока (см. выше посты ркр065), возможны были разрешения "возвращаться по способности", т.е. в частном порядке. Так, что никаких кандалов или военной тюрьмы...
Dmitry_N: конокрад пишет: Фото: Посадка нижних чинов на пароход «Херсон» в Одессе перед отправкой на Дальний Восток,1903г. Из чего следует, что на фото именно 1903 год? Это не посадка в 1903 году, а источник 1903 года, что не одно и то же. Фото было в книге, изданной в 1903 году, что (по-моему) явно указывает, что фото ранее 1903 года (нужно довольно длительное время на подготовку издания, а книга раскошная, с хорошей полиграфией - фотографии для того времени весьма качественно изданные - это трудоемкий процесс). Скорее, фото относится к китайским событиям, а не 1903 году, а фото просто иллюстрирует деятельность Доброфлота в государственных интересах и, в частности, в войсковых перевозках вообще, а не конкретно летом 1903 года. Так вот там, в этой книге, на врезке между 88 и 89 страницей и есть эта фотография. http://www.knigafund.ru/books/10285/read#page144 - для просмотра требуется регистрация и вход на сайт. Из года выхода издания следует лишь то, что фото НЕ ПОЗДНЕЕ 1903 года, но не обязательно именно 1903. Но люди охотно используют фотографии в своих построениях, не заморачиваясь датировкой. Кому как нравится, тот так и датирует. http://humus.livejournal.com/1978716.html - тут вот вообще считают, что это Константинополь 1920 Я же полагаю, что это либо 1898 - Херсон перевозит русские войска на Крит, или 1900 - в Китай и обратно. В Первом томе работы военно-исторической комиссии по описанию русско-японской войны есть целая глава по усилению войск на Дальнем Востоке в 1903 году, и никаких крупных войсковых частей, прибывших морем, в работе не отмечено. Потенциально "не отмечено" - не значит, что их не было, тут лазейка остается, правда, довольно узкая. Однако плыть с войсками мимо Японии в 1903 году просто рискованно. Думаю, что не зря военно-историческая комиссия не указывает на прибытие войск морем, при том, что неплохо расписаны передвижения войск по жд. Их, пожалуй, что и не было. Теоретизировать можно сколько угодно, пока нет никаких причин считать Вашу точку зрения обоснованной. На всякий случай написал своим приморским друзьям, попросил по возможности полистать Владивостокские газеты 1903 года. Прибытие войскового транспорта из Европы для Владивостока должно было быть заметным событием и могло быть отражено в прессе. Меня стала интересовать эта история безотносительно к исследуемому дедушке конокрада, а в смысле полноты обзора усиления войск на ДВ в работах ВИК. Путь один - изучать судовые журналы пароходов Доброфлота, в первую очередь "Екатеринослава", смотреть, как и что он перевозил в 1903 году. Дакументы эти есть в РГИА. Описи документов http://fgurgia.ru/showObject.do?object=27613331&viewMode=H_10610&link=1
ркр065: конокрад пишет: Мы, ведь, уже пришли к общему мнению, что в обстановке беспорядков на ж/д станциях и нерегулярности движения поездов, ... возможны были разрешения "возвращаться по способности", т.е. в частном порядке. Я где-то что-то пропустил, и действительно выше на форуме есть зафиксированный "приход" к такому "общему мнению"?? p.s. Ув. конокрад , то что Вам не отвечают или не возражают на все Ваши посты, совсем не означает, что с ними соглашаются. Не у всех находится время и терпение, писать такие развернутые ответы, как это, например, делает ув. Dmitry_N.
архивист: ркр065 пишет: Я где-то что-то пропустил, и действительно выше на форуме есть зафиксированный "приход" к такому "общему мнению"?? Ув. ркр065 огромное спасибо что избавили от необходимости шерстить всю ветку в поисках химер. конокрад пишет: возможны были разрешения "возвращаться по способности", т.е. в частном порядке Невозможны. Не было такого для нижних чинов. Запрещено. Это подтверждается документами, которые достаточно полно сохранились. И я, вот незадача, их (документы) много раз видел и, даже, читал. А вот ваши умозаключения ну ничем не подтверждаются, кроме беззаветной веры в чудо. Еще раз повторю, это - побег со службы со всеми вытекающими. Все вернувшиеся из плена при невозможности централизованной отправки сидели в казармах либо во Владивостоке, либо в казармах или теплушках на промежуточных станциях. Кто сидеть не хотел, с теми поступали по закону, выловив на первом же этапе, которые во время РЯВ были организованы во множестве. конокрад пишет: Так, что никаких кандалов или военной тюрьмы... Ух ты! Это с чего такое безапелляционное утверждение? Доказательства имеем, документики там архивные какие-нибудь? Или может лично в военных судах на бежавшими со службы времен РЯВ участие принимали? Или опять гениальное озарение? конокрад пишет: Как назывались эти учебные заведения не имеет принципиального значения, коротко можно назвать их и школами Аж завидно. Раз-з-з, и нет проблем. Какая, действительно, разница - как, когда и чего называлось. Главное, что б всякое лыко в строку. Но все же насчет непринципиальности. Школы (а они были, только не унтер-офицерские) в РИА начала ХХ в. - отдельные в.ч. Учебные команды, готовившие унтер-офицеров - подразделения воинских частей. Поэтому окончил нижний чин школу или учебную команду - две большие разницы, был ли некий начальник "школы" действительно начальником школы или начальником учебной команды - две разницы еще большие. А, в остальном нет, не принципиально, конечно. Как хошь, так и обзывай. Dmitry_N ркр065 ssergey x 100 Ребята, это все бесполезно. Я с подобным чуть ни каждый рабочий день сталкиваюсь. Дискуссия конокрад велась, ведется и будет вестись исключительно с позиции "Если факты противоречат теории, тем хуже для фактов". Что, кстати, совершенно объяснимо. У конокрад, в отличие от нас здесь есть личная заинтересованность. Ну ужасно хочется, что б предок героем был.
конокрад: архивист пишет: Ну ужасно хочется, что б предок героем был Вот этой оценки я и опасался! Я давно уже вышел из того возраста, когда хочется, чтобы предок был, если не героем, то, по крайней мере, участником героических событый, и сам уже многократный дед и уже давно на пенсии. Эту историю я пронёс через всю мою жизнь, и почему у меня нет оснований не верить в неё, я пояснил выше (см. пост 22 от 06.12.2011). Сюда я обратился в надежде выяснить по возможности её подробности, предварительно ознакомившись с содержанием сайтов, посвящённых РЯВ, в том числе и о подготовке военных кадров (военные и юнкерские училища, школы прапорщиков, учебные команды и подразделения). Я не знаю точно учился ли он на унтер-офицера или прапорщика, но посчитал, что для школы прапорщиков ему, вероятно, не хватало образования. По словам деда начальником военной школы, удостверившем его личность, был генерал, что для учебной команды (подразделения) скорей всего высоковатый чин. Как бы то ни было, но личность деда по возвращении в Одессу подтвердил начальник учебного заведения (школы, подразделения, команды). В этом смысле я и написал, что не суть важно его название, как и сама история его возвращения. Гораздо важней для меня выяснение факта его прибытия морским путём на ДВ. Если случаи доставки войск непосредственно перед началом РЯВ известны, то можно было бы выяснить, какие именно подразделения были доставлены. Остаётся следовать совету Dmitry_N и искать данные по перевозкам "Екатеринослава". P.S. Кандалами дед не гремел и в тюрьме не сидел, и, если он, действительно, прибыл из Шанхая в Одессу морским путём, то вполне законно ... А что, если это свидетельство исторического факта? Впрочем, не будем говорить о верёвке ...
конокрад: конокрад пишет: возможны были разрешения "возвращаться по способности", архивист пишет: Невозможны. Не было такого для нижних чинов. Запрещено. Это подтверждается документами, которые достаточно полно сохранились. И я, вот незадача, их (документы) много раз видел и, даже, читал. Ну почему же незадача? Отрицательный ответ тоже ответ. А, если его двумя спутниками были офицеры, тогда позволено было и ему "возвращаться по способности"? ркр065 пишет: Я где-то что-то пропустил, и действительно выше на форуме есть зафиксированный "приход" к такому "общему мнению"?? Я посчитал пост 3013 Dmitry_N мнением о возможности такого возвращения Dmitry_N пишет: Потому с января 1906 перевозки были через Шанхай ПО ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ, но потеряться там вполне возможно. Прямиком плыть от Нагасаки до Феодосии МЕСЯЦ (на примере рейса "Австралии" с порт-артурцами). Это было в январе 1905 - в начале января уплыли, в начале февраля приплыли. Следовательно, в 1906 придержки ДЛЯ ПРЯМОГО РЕЙСА такие же. Для подвернувшегося судёнышка с заходами Бог знает куда - пусть, полтора-два, ну и суденышки в те времена запросто могли вдвое отличаться в скорости. Начинаем, скажем, с февраля, плывем через Самоа, в апреле-мае - все равно дома. Туда-сюда... опознание, демобилизация, сватовство, выпили-закусили... Жениться времени хватает.
Dmitry_N: конокрад пишет: Я посчитал пост 3013 Dmitry_N мнением о возможности такого возвращения Ну, то есть, мы пришли к мнению (не знаю уж, насколько "общему"), что вариант с потерявшимся солдатиком в 1906 выглядит правдоподобнее побега из тайного шанхайского зиндана. Это вообще-то хорошо. Андрей, Вы не сердитесь. многим из нас по роду деятельности и увлечений многократно приходилось слышать фантастические истории, семейный фольклор. Иногда эти истории до невозможности искажали реальность , и к ним мы относимся с обоснованным скепсисом, поскольку удавалось разрушать легенды документированно. Искажение происходит-то неосознанно - просто семейные истории преломляются в сознании, рассказчик рассказывает не совсем так, как было, упускаются или воображаются некоторые детали. услышавший потом домысливает, что-то изменяется, причем у внука на момент дедова рассказа знаний по вопросу немного, внуки в этом возрасте как-то все больше читают про капитана Гранта, про капитана Блада и капитана Сорви-Голову, а не исторические исследования, да их и немного было в то время про РЯВ. Получается красиво - Суэц, Цейлон, Сайгон, Шанхай, Артур, Владивосток... Полмира на корабле! романтика! Дед, может, маялся этот месяц от непрекрашавшейся тошноты и духотищи в тесных трюмах, а мальчишке кажется - красота-то какая. Война, взрывы, пушки, плен (тут маленько, конечно, того... плен... но что ж поделать, войну проиграли). Зато побег (ох, и ловок же дед!)... Психологически все более менее понятно, но получается сказка. Собственно, любые сказки так и получаются.... Нужно задаваться несколько иными вопросами. 1. Дед в 1906 демобилизован... Это хорошо. В 1902 - унтер, это хорошо. В артиллерии служить в те поры пять лет (если правильно помню - нужно прояснить). Стало быть, демобилизоваться он по прибытии мог. А в службу вступил году, этак, в 1900 - ну, чтоб в унтера выслужиться. Или пусть в 1901. Где он жил до вступления в службу? Вы Выше где-то писали... На службу его призывали по уезду, тому уезду, где он жил. стало быть, надо искать делопроизводство того Уездного Воинского Начальника (УВН) за 1900-1901 год. Будет ли там написано, в какую часть он направлен служить? По идее - должно, но это нам архивист расскажет - он представляет вид этих архивных документов: Может, и не было написано - а в распоряжение туда-то... Но тогда надо искать распоряжения "того-то", куда направлен... Олег, если предположить, что есть бумаги УВН, то указывалась ли часть, куда направлен призывник? Если часть указывалась, то это будет отправной точкой - вот, оказывается, где служил мой дед... стало быть, запрашивать РГВИА на предмет делопроизводства УВН. А далее будет понятно - вот такая часть, ну-ка, что с ней было в РЯВ? А не переводилась ли какая батарея на ДВ? а не сборной ли солянкой откомандировывали на ДВ, в том числе от этой части? Например, усиление восточно-сибирских стрелковых полков и формирование новых именно так и происходило - отщипнут от дивизии взразнобой офицеров и нижних чинов, сколотят из них новую роту и пошлют на Восток. Так что не исключено, например, что дед служил в 8 АБригаде, наколол себе тату еще в мирное время, а его со взводом перекидывают на Восток... Потому мы не имеем указаний на участие 8 АБр в РЯВ, а осколок бригады вполне мог там и оказаться. 2. Мне видно, Андрей, откуда Вы пишете на форум - ясно, что из-за кордона не особо походишь по российским архивам, но искать-писать в немецкие архивы, искать пароход из Шанхая. То есть, поискать в немецком интернете немецкие архивы, пообщаться с немецкими флотоведами, на немецком же языке. Найти выход на архивы, поискать все-таки, какие немецкие пароходы были в Шанхае в интервале (взять пошире - октябрь 1905 - март 1906). Искать судовые журналы... Были зачислены в команду? Должна быть запись в журнале... сохранились ди документы - другой вопрос. Германии в 1945 крепко досталось, но и Русь-матушку колбасило так, что тоже не любая бумажка осталась. прибыл из Шанхая в Одессу морским путём, то вполне законно ... . Мы это не оспариваем. Пока не оспариваем - мне представляется это возможным в 1906 году. Возражения были по поводу того, что если офицеру разрешается добираться "по способности" в случае затруднений, то нижнему чину - нет. Но человек мог отстать, потеряться, растеряться или сообразить, что по срокам ему уже дембель, новый эшелон Бог знает когда... Кушать что-то надо, по-немецки говорит, попытал счастья на пароходе, повезло. Приплыл в Одессу (как-то мне не шибко нравится заход немецкого парохода в Одессу, не с руки немцу туда идти, но чем черт ни шутит, однако, думаю, что у Суэца пересел дед с товарищами на русский пароход). Теоретически это как-то можно предположить. Ну, доехал, обсказал все, как было - или как придумал, пока плыл - дескать, потерялся, напали на нас, враги-нехристи, аж вот бежать пришлось (мало ли). Опознали, решили - ладно, мол, ступай... То есть, не то, чтобы так ехать разрешалось и это совсем не "вполне законно", но простили, войдя в реальные или вымышленные обстоятельства. Мы же не говорим, что все здесь вымысел - на чем-то легенда построена. Немецкий пароход теоретически возможен, хотя это явное нарушение, но оправдаться можно... 3. Ну и копать Доброфлот, что затруднительно - я понимаю, но это же Ваша история. Если хотите - надо копать, не получается - оставайтесь при своих, но знайте, что пересказ через много лет мальчиковых воспоминаний о дедушкином рассказе - НЕ ПРОХОДИТ, первоначальная история НЕВОЗМОЖНА, да Вы и сами это теперь понимаете. Во ведь что-то же было! Вот и искать, а не настаивать на незыблемости своих построений. Не исключено, что найдется что-то интересное, но пока без единого документа - это все слова...
Dmitry_N: Вот что навскидку прислал мне сильный дальневосточный краевед, мой давний товарищ - Владимир Павлович Хохлов Я его спросил именно с целью подтвердить прибытие войскового транспорта, вот моя просьба: Владимир Павлович, даже в поздравительном письме не могу не задать Вам вопросик. Вы ведь наверняка знаете владивостокскую прессу 1903-04 годов. Как назывались издания, в которых можно было бы установить дату прихода во Владивосток пароходов Доброфлота и примерный характер перевозимых ими грузов. Суть, в общем, такая. возник вопрос - были ли значительные войсковые перевозки морем в 1903 году. В работе военно-истоической комиссии по описанию РЯВ, в первом томе есть глава по усилению войск на Дальнем востоке в 1903 году. Проштудировал ее внимательно и пришел к выводу, что серьезных морских перевозок войск в 1903 году не было - уже стала функционировать железная дорога, а вести войска морем мимо Японии рискованно. Но ведь пароходы приходили. Херсон, Екатеринослав и иные. Наверное, приход пароходов из Европейской России все-таки значительное событие и оно как-то могло отражаться в прессе. Вот я и хочу узнать, какие газеты Владивостока вообще следует мне поискать. Разумеется, есть целый фонд Доброфлота в РГИА с судовыми журналами, но РГИА в Питере, да и доскональность мне не очень нужна, а нужно просто как-то убедиться - прибывали ли войска в 1903 году морем. Что бы Вы могли посоветовать? а вот его ответ: Что касается прессы, то как-то давно я листал подшивки газет «Владивосток» и «Далёкая окраина» в библиотеке Общества изучения Амурского края (ОИАК), но что-то не припомню, чтобы в 1903 году были морские военные перевозки. В 1903 году даже крестьян-переселенцев перевозили уже по железной дороге, а не морем. Пароходы то в порт Владивосток конечно же приходили в 1903 г., но в газетах не отмечался приход и отплытие каждого парохода, по крайней мере я не помню таких объявлений и извещений в газетах. Приход любого судна во Владивосток было событием в 1860-1880 гг., а потом уже все привыкли... А у Вас есть корреспонденты во Владивостоке? Им-то проще полистать газеты, чем мне, я-то живу в 500 км от Владивостока, сейчас зима, холодно, никуда не хочется ни идти, ни ехать. [...] Мне слабо верится, что в 1903 году пароходом во Владивосток прибыла большая войсковая часть, да ещё и с артиллерий! То есть, конечно, пока ничего определенного не сказал, но совершенно независимо сомневается в войсковых перевозках морем в 1903 году, потому что я его просил не опровергнуть, а подтвердить версию прихода воинской части морем во Владивосток в 1903 г. А кроме Владивостока прибыть можно в Артур, но в Артур тоже ничего такого с войсками не приходило (по крайней мере, за Артуром я наблюдаю пристальнее, чем за Владиком и ничего такого мне неизвестно (что, конечно, не 100%-я, но все-таки какая-никая уверенность)... Ну, теоретически куда еще? В Инкоу? Это уж совсем вряд ли, а более и некуда приплыть...
полная версия страницы